Галина Рукосуева. ЛУННЫЙ ПЬЕРО

 

 

Романтика

 
 О, мой герой!
 Я падаю к ногам твоим,
 И, запинаясь, о стоящий табурет,
 Напоминаю странный трафарет,
 Изображенье человечка. Вдруг,
 В руках моих внезапно возникает свечка –
 Романтики типичный атрибут –
 Подплавилась чуть-чуть вот здесь и… тут.
 Я зажигаю тонкий фитилек.
 Досадно, он, увы, намок…
 Не страшно. Проходите в кухню.
 Накрыт роскошный стол. Что? Мухи?
 Нет, не верьте слухам.
 Я склонна, как всегда, нести неограненный бред.
 Да, да… Они все Ваши, эти пять котлет.
 Шампанское уже давным-давно открыто
 («Давным-давно» сказала я совсем не фигурально!).
 Ну что, пора переходить к утехам сексуальным?
 Куда Вы? Задержитесь!
 Даром что ль Вы съели все продукты?
 И бигуди носила я напрасно утром…

 

 Влюбленность

 
 Наблюдаешь за ним, как за бабочкой,
 Удивляешься яркому свитеру.
 Так страдаешь, если он с дамочкой,
 И с недавних пор стала хранителем
 Глупых фоток, подачек из фразочек...
 Объяснение миру известное.
 Из аптеки лекарством не лечится
 Это зло пошловато-прелестное.
 Для тебя он герой! Бездна пафоса!
 И плевать, что он туп табуреточно.
 Встретились. Дневниковые записи:
 «Эгоист. Волосат. Жутко мелочный».
 
 

 Туз, дама, лалет!

 
 - Туз, дама, лалет!
 
 - Позвольте, какой лалет?
 Этой карты в колоде нет.
 Вы имели в виду «валет»?
 
 - Туз, дама, лалет!
 И я ставлю на кон свой дом.
 Ты играешь, иль нет? Тогда вон!
 
 - Но простите, что за лалет?
 Его бьют как валета иль нет?
 
 - Я тебе повторяю, хоть смысла и нет:
 «Туз, дама, лалет!».
 
 - Алё, скорая, срочно с десяток карет!
 Налицо сумасшедший бред:
 Утверждает, что есть лалет!
 
 - Хм. Вы, однако, не наш пациент.
 Вот табличка висит: «Логопед».
 
 - Туз, дама, лалет!
  Но, но, но, не мухлюй, логопед!
 
 - Я лалета совсем не боюсь. Вот мой козырь: Тиковый Пуз!
 
 

 Пони

 
 Я как лошадь на выставке пони,
 Я все время стараюсь стать ниже.
 Эти милые глупые кони,
 Не хотят подпускать меня ближе.
 Я как будто страдаю горячкой,
 В мире том, где всегда все здоровы.
 Этой  странной нелепой болячкой,
 Объясняю свои я законы.
 Среди белых ворон самой черной
 Выделяюсь на радужном фоне.
 Среди белых лошадок в попонах,
 Остаюсь самой серенькой пони.

 

Снегирь

Я маленький и жизнерадостный снегирь.
И на моей груди лежит прекрасная манишка.
Я радуюсь морозам, как мальчишка,
И чивирикаю свой собственный стихирь.

Я обожаю этот славный серебристый снег,
Я в нем купаюсь, как другие летом в лужах,
Ведь в наших душах нет холодной стужи.


 А там, под деревом, упавший человек…
 Он, как и брат мой,
 жизнерадостный  снегирь!

 Ведь по груди его ползет кровавая манишка…
 И, засыпая, после яркой странной вспышки,
 Тихонько шепчет он свой собственный стихирь.

 

 

 

 Сегодня воскресенье

 
 Да. Нет. Не знаю. Конечно.  Возможно.
 Опять передумала. Это несложно.
 Обжечь горло лавовым шоколадом.
 И ты никогда не поймешь, что мне надо.
 Невыносимая? Это знакомо.
 Собака на сене. Ну, тоже не ново.
 Я много дала бы за то, чтоб стать проще.
 Но странные демоны душу огнями полощут.
 И тащат куда-то. А я за тебя как за тросы
 Хватаюсь. И точно сорвусь, если ты меня бросишь.
 Но ты же не бросишь.
 И стыдно, когда понимаю, что, в общем, не нужен.
 Ведь так не должно быть,
 Раздавлен, недужен, простужен.
 Не буду сегодня просить у больного прощенья.
 Уйду. Обещаю. Но в следующее воскресенье
 
 
 

Не кури

 
Прошли те дни, 
Они были согреты
Тобой. И моими мечтами о лете.
Напой, но не криком, тихонько,
Чтоб дрогнуло сердце.
Прохладно, по кофе – согреться.
И вот, открывая секреты,
Все снимаю запреты.
Лишь остается один.
Каприз непришедшего лета.
Не кури сигареты.
Лишь не кури сигареты.
Я ненавижу их дым.
Скажи мне, 
Где теперь та планета, 
Скажи. И твоими словами - 
Кометой.
Так, чтоб не было мыслей. 
Поздно. Столько дней, числа.
  
 
 

 Буря в стакане души

 
 Как в стакане воды буря,
 Так в душе у тебя, дуры,
 Разливается туч тонна.
 Ночью давишься всхлипами, стонами.
 
 Ни с чего бы, а вот, данность.
 Это лично твоя странность.
 И еще миллиона женщин.
 Жизнь дала в сотый раз трещину.
 
 В сотый раз прокляла небо
 И разнылась завистливо: "мне бы…"
 А потом торопливо молилась
 (вдруг услышат Там), билась, злилась.
 
 Лишь к утру приутихла немножко.
 Эмбрионом, в обнимку с кошкой.
 Утром веки открыла, отекшие:
 Солнце светит, и жить можно.
    
 
 

 Обиженному

 
 Не предлагаю, а настаиваю.      
                        Вот плед.
 Я никогда б не унижалась так. 
                              Но нет!
 Наверно, даже сильных рубит боль,
                                  в корню.
   Тем более.  Невыносимо так –  
                               терплю.
 Поглядываю на молчащего –    
                            не спит.
 Я не хотела быть навязчивой.  
                             Прости.
 В такой неловкой ситуации   
                        нет слов.
 А до утра у псевдоспящего –
                          нет снов.
 К заре часы устанут вежливо     
                            стучать.
 Два тела, отвернувшись к стеночкам,
                                      молчат.
 
 

 

 

Лишнее

Все это лишнее, лишнее.
Под звездами неба не новое.
За стаканом не раз оговорено.
И друг другу сто раз надоевшее.

Состригаю как  листья увядшие.
Я давно так мечтала избавиться…
Зачеркну, забросаю бумагами.
Это больше тебя не касается.
 
 

Мой друг стал  немного странным

мой друг стал немного странным.
все читает старые письма.
молчит в трубку, контактом, аськой.
запивает печали виски.

я знаю, он умчался однажды
вглубь себя, а назад не примчался.
днем он курит стабильно дважды,
хотя мне не курить честно клялся.

мой друг стал немного странным.
в полнолуние воет волком.
нет, не с шерстью, когтями, клыками.
а с тоскою, тягучей болью.

он творит нелогичные вещи,
и рисует на всем, что придется.
верит в сны, дурные и вещие.
в то, что скоро погаснет Солнце.

мой друг - рядовой в стану странных.
но ничего - если нравится - можно.
я сейчас слева рядышком встану,
тебе проще, а мне несложно.


 

 На восьмой минуте

 
 Мелом стены мажет каждый.
 Каждый хочет быть погромче.
 Всякий хочет стать тем зодчим,
 Чтобы выше среди прочих.
 
 Мелом мажу свою стену.
 Мел стирают чьи-то слезы.
 Заплетаю туже косы.
 
 Мама, дай стакан воды мне.
 Я надеялась стать лучше,
 Только все мои надежды
 Оказались глупой куклой.
 Вроде всем она красива,
 Но глаза совсем пустые.
 
 Так нечестно. Слишком рано.
 Я как все считала, правда,
 Что достойна главной роли.
 
 Позже кто-то объяснит мне,
 Что, увы, я в эпизоде.
 И убьют меня, возможно,
 Для завязки перипетий.
 Где-то на восьмой минуте..
 
 Объяснят, но много позже.
 Жарко. Страшно этой ночью.
 
 Разрисую свою стену
 Разноцветными мелками.
 Я прошу: не нужно плакать.
 Ваши слезы только смоют
 То, о чем я так мечтала.
  
 

 Другой кофе

 
 Твой безвкусен кофе.
 Хоть дороже, чем когда-то там, в восьмидесятых.
 Твои руки больше,
 Сквозь морщинки и мозоли – жизнь гораздо проще.
 
 А глаза синее, и девчонки молодые тщат себя надеждой.
 Но ты ждешь, как прежде.
 Так и хочешь видеть больше, чем красивую одежду.
  
 Вот твоя картина. И расклад довольно ясен.
 Слишком безопасен.
 
 Где ты, Буратино, закопал свои пять сольдо?
 От земли до неба -  только это сочетанье «от-до».
 
 Ты так много знаешь. Но чего душа все ищет?
 Это же для тех, кто лишний.
 
 Ты слабей ребенка.
 Самый сильный в мире,
 Плачет  лев над  телом нежного ягненка.
  
 
 

 Мои никогда

 
 Я не люблю себе ставить границы, нет.
 Вы не подумайте, я не такая брюзга.
 Но поняла  в свои не так много лет,
 Что жизни свойственны многие «никогда».
 
 Мне никогда не подняться на гору Эльбрус.
 Она высоченная, а мне-то куда?
 И не узнать этих губ восхитительных вкус.
 А это более горькое «никогда».
 
 Мне никогда не коснуться Луны рукой.
 В ближайшем столетье с маршрутками в космос - беда!
 И не прижаться к щеке этой собственной своей щекой.
 А это то, от которого спать не могу,  «никогда».
 
 Мне никогда не осмыслить, что там сначала: курица или яйцо?
 Ну и пусть философы думают. Трата слов, вода…
 Но понимаю, что никогда не увижу это лицо.
 И сейчас нет важнее этого «никогда».
 
 Я никогда больше столько раз не скажу «никогда»!
 Не зарекаются? Ладно.  Но знаю: ведь и самые честные  лгут.
 Утопят гулом идущие мимо меня  поезда
 Шептанье слова треклятого, шевеленье губ.


  

Осень приходит в долину Муми-троллей

Дымовые трубы, рычаги колодцев, высокие фронтоны…
«Чертовы дома, я вас так ненавижу!» -
Про себя говорил он.
«Всегда есть те, кто внутри вас остается.
И те, кто в путь собирается,
Наплевав на дурные тоны».

Раздергивает занавески, зябко ежась,
Востроносая Филифьонка.
Поглядит на фигуру в старой шляпе, шагающую по дороге.
Поглядит, но, как и обычно, чего-то смущаясь,
Не решится просто махнуть ему лапкой.
Побежит на задний двор торопливо выбивать пыльный коврик.

А Он пожалеет лишь о том,
Что стал вовсе забывчив.
Забыл отдать лучшему другу письмо со словами прощанья:
«Я приеду в апреле, прощайте и будьте здоровы».
Муми-тролль все итак давным-давно знает,
Но таковы ежегодные правила их расставанья.

Он пойдет вдоль залива. Куда? А кто его знает.
Не положено спрашивать – вот никто и не спросит.
На рассвете уходит Снусмумрик в дождливую просинь.
А в долину приходит холодная светлая Осень..