" Я пью тебя, пленительная жизнь... "

+ -
+15

  Чего можно ожидать от поэта, написавшего такие строки? Солнечного, ясного, льющего в мир радость жизни? А вот и нет. Судьба угораздила его, потомственного военного, родиться в предверии великих перемен в России, прочитать  самые темные и страшные страницы её истории и отразить это в своих стихах. Как камертон, он тонко воспринимал настроения людей того времени и смог описать это стихами. Через себя, через свою душу.

  Его признание на поэтическом Олимпе случилось в 1913 г. А далее - увлечение революционными идеями, которыми была заражена большая часть прогрессивного общества и некоторая часть богемы . 
  Но более поздние его стихи намекают на веру в счастье, хотя и выраженную в том же стиле безнадежности, присущей декадансу . 
  Прожить девяносто лет - пройти по эпохам, но сохранить в своих стихах ясность восприятия и свежесть чувств - это немногим дано. 
   Знакомьтесь - Рюрик Ивнев (Михаил Александрович Ковалев , 1891 - 1981) - почти забытый поэт Серебряного века .
   Р.S. Во второй половине жизни был спецкором "Огонька", много ездил по стране, писал и прозу и пьесы . Умер в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

 


* * *
В твоих глазах волнуется Нева,
И в них туман, как будто дым табачный.
Я полюбил тебя за книжные слова
И запах кожи, легкой и прозрачной.

Как Петербург еще недавних дней,
Ты мне несешь свое воспоминанье.
Аничков мост, и силуэт коней,
И всадников железных содроганье.

А там зима. И в мытнинской глуши
Огромный дом и небо, будто чаша.
Ночь. Тишина. Как чудно. Ни души.
И город весь как бы усадьба наша.

Чего же ты волнуешься, душа,
И мечешься в такой тоске и боли?
О, Боже, Боже, если б Ты решал
Все наши споры не на бранном поле.


1910



* * *
Не о любви прошу тебя я,
Не о безумстве в поздний час.
Пусть пламя света, догорая,
Нас озарит в последний раз.

Огонь живительный и ясный
Возьмет истлевшие тела,
И будет миг святой, прекрасный:
Паденье тьмы. Паденье зла.

И расцветут на поле алом
Мечтой рожденные цветы,
И змеи с прокаженным жалом
Уйдут под землю, как кроты.

И языком бездымно-жарким
Огонь мигнет в последний раз
Нас, покоренных мигом ярким,
Во цвете лет - в предсмертный час.


1912

 


* * *
Опускаются веки, как шторы,
Одному остаться позволь.
Есть какой-то предел, за которым
Не страшна никакая боль.

И душа не трепещет, не бьется,
И глядит на себя, как на тень,
И по ней, будто конь, несется,
Ударяя копытами, день.

Будто самое страшное горе,
Как актер, отыграло роль.
Есть какой-то предел, за которым
Не страшна никакая боль.


1916, Петроград

 


* * *
Мне страшно. Я кидаю это слово
В холодный дым сверкающей земли.
Быть может, ты вливал мне в горло олово
При Алексее или при Василии.
Быть может, ты, принявший имя Бирона,
С усмешек темною ордой,
Гнал в снежную пустырь мою слепую лиру
И, обнаженную, покачивал водой.
А может быть, с улыбкой Николая
Ты ждал меня и кутался в шинель,
В неведенье блаженном сам не зная,
Нательный крест пошлешь иль шрапнель.
На палубе лежит сухая корка хлеба,
Морозный ветер веет у руля,
Мне страшно за тебя, безоблачное небо,
Мне страшно за тебя, тяжелая земля.


1917 марта 5-й день, Петроград

 



* * *
Как все пустынно! Пламенная медь.
Тугих колоколов язвительное жало.
Как мне хотелось бы внезапно умереть,
Как Анненский у Царскосельского вокзала!

И чтоб не видеть больше никогда
Ни этих язв на человечьей коже,
Ни мертвые пустынные года,
Что на шары замерзшие похожи.

Какая боль! Какая тишина!
Где ж этот шум, когда-то теплокровный?
И льется час мой, как из кувшина,
На голову - холодный, мертвый, ровный.


Декабрь 1918, Москва



* * *
Ах, с судьбою мы вечно спорим,
Надоели мне эти игры,
Чередуется счастье с горем,
Точно полосы на шкуре тигра.

Серых глаз ворожба и тайна,
Ну совсем как средневековье.
Неужели они случайно
На любовь отвечали любовью?

Что мне солнце с его участьем,
Эти пригоршни желтой соли.
Я вчера задыхался от счастья,
А сегодня кричу от боли.

Ах, с судьбою мы вечно спорим,
Надоели мне эти игры,
Чередуется счастье с горем,
Точно полосы на шкуре тигра.


1926, Владивосток



* * *
Любовь моя - ты солнцем сожжена.
Молчу и жду последнего удара.
Сухие губы. Темная луна.
И фонари проклятого бульвара.

Нет ничего безумней и страшней
Вот этого спокойного молчанья.
Раздавленное тело дней
Лежит в пыли без содроганья.



* * *
Не степной набег Батыя,
Не анчара терпкий яд -
Мне страшны слова простые:
"Нет мне дела до тебя".

Не убийца, злу послушный,
Не кровавых пятен след -
Страшен голос равнодушный:
"До тебя мне дела нет".

Не смертельные объятья
И не траурный обряд -
Мне страшны слова проклятья:
"Нет мне дела до тебя".

Не взметенная стихия,
Не крушение планет -
Мне страшны слова людские:
"До тебя мне дела нет".

Забинтовывая раны,
И волнуясь, и скорбя,
Слышу голос окаянный:
"Нет мне дела до тебя".

Я ко всем кидаюсь жадно,
Жду спасительный ответ,
Слышу шепот безотрадный:
"До тебя мне дела нет".



* * *
Блеснула боль в твоем прощальном взоре,
Покрылись сумраком любимые черты.
Никто не дал мне столько горя
И столько радости, как ты.

Как сон, исчезло в суете вокзальной
Лицо любимое,- и вот опять покой.
Никто не дал любви такой печальной
И в то же время радостной такой.

Прощальный взор запомнил я навеки -
Он в мертвого легко мог жизнь вдохнуть,-
И серые глаза, и вскинутые веки,
И губы, детские чуть-чуть.

Блеснула боль в твоем прощальном взоре,
Покрылись сумраком любимые черты,
Никто не дал мне столько горя
И столько радости, как ты.


1928, Новосибирск-Ишим



* * *
Я писем ждал, но странное молчанье
Меня не удивило. Жизнь есть жизнь,
Я принимаю новое страданье
Без горьких жалоб и без укоризн.

Пусть ласточка случайно иль по счету
В гармонии неисчислимых чисел
Твоих волос коснется позолоты,
И даже в этом будет вещий смысл.

Зачем же думать о невзгодах наших
И неосуществившейся любви,
Зрачками воздух пей из синей чаши
И звездной пыли отсветы лови.


1940, Москва

 


***

Секунды любви
Я шел по дорогам, изрытым годами,
Дышал, задыхался и падал в крови.
И с тою же силою, как при Адаме,
Летели секунды, секунды любви.

Мы к древу познанья пришли не случайно.
Мы знаем так много, нам все не в нови,
Но с той же слепой, неразгаданной тайной
Несутся секунды, секунды любви.

Как будто все просто и так объяснимо,
Как голуби теплые — только лови.
Трепещут в руках, но проносятся мимо
Секунды, секунды, секунды любви.

Зачем же гадать о бесчисленных звездах.
Оставь их в саду поднебесья, не рви.
Смотри, как земной наш живительный воздух
Пронзают секунды, секунды любви.


1946

 



* * *
Я пью тебя, пленительная жизнь,
Глазами, сердцем, вздохами и кожей.
Казалось бы, что все - одно и то же,
Как совершенно точный механизм.
Но как мы ошибаемся,- о, боже!

На самом деле все разнообразно
И каждый день наполнен новизной.
По-разному горят в ночи алмазы
Бездонных звезд - зимою и весной.

По-разному мы ощущаем лето
И ненасытной осени настой.
Мы знаем все вопросы и ответы,
И все ж кричим мы времени: «Постой!»

 


12-14 мая 1972, Москва



Последнее стихотворение Рюрик Ивнев написал за несколько часов до смерти:


Из-под ног уплывает земля,-
Это плохо и хорошо.
Это значит, что мысленно я
От нее далеко отошел.
Это значит, что сердцу в груди
Стало тесно, как в темном углу.
Это значит, что все впереди,-
Но уже на другом берегу.

 

 

Комментариев 0

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.