От редактора.

     Работы Марины я увидел давно, предложил выставку в нашем журнале. Художница долго присматривалась и, наконец, созрела.  Короче говоря, возрадуемся, друзья! Марина Жукова с нами.

Симфония стекла

О  шипы  судьбы  поранив  ноги,

Продолжаешь  всё-таки  идти.

Что  о  море  ведомо  миноге?

Или  мышке, скажем, о  пути…

Совесть коль  пульсирует, как  рана

Ты  ещё  не  пепел – то  есть  жив.

Что  глядишь  порой  на  дно  стакана

Не  означит – нету  перспектив.

Промелькнуло  нечто, прозвучало –

И  в  копилку  опыта легло.

Не  вернуться, ведаешь, в  начало –

Детство  вспомнить  сладко  и  легко.

А  от  смерти  ты  в  момент  рожденья

Удалён  предельно, человек.

Дальше  к  оной  путь, и  он – вторженье

В  данность, где  не  очень  ярок  свет.

Свет  предельный  ослепляет, знаешь.

Данность  суммой  красок  и  углов

 Постигаешь, сердце  надрываешь

Ради  самых  сокровенных  слов.

  Александр Балтин

В  руку  взявши, замысла  иероглиф

Рассмотреть, как  будничный  предмет.

Звёзды  разронял, шутя, пантограф,

Где  трамвай  судьбы, суливший  свет.

Все  в  плену  конкретики. Мерцают

Дуги, треугольники, круги.

И  по  медиане  пролетают,

Чтобы  мы  не  видели  ни  зги.

Пятернёю  чувств  едва  ли  много

В  поле  космоса  нашарим, нет.

Что  о  море  ведает  минога?

Ел  копчёных  тварей  на  обед.

Ангелы  нас  видят, вероятно.

Сгустки  света  нам  не увидать.

Лента  мирозданья. Тайны  внятно

Затворяет  высшая  печать.

Мыслящих  грибов  не  представляем,

А  планету – мысли  океан?

Пёс  на  мало  знаемое  с  лаем

Налетает – сколь  он  окаян?

На  улитках  спутников  едва  ли

Далеко  уедем. Чернота.

Где  же  свет  звездчатой  вертикали?

А  не  открывает  высота.

 Александр Балтин

Разрежешь  надвое  себя,

Срастётся  коль – поэтом  станешь.

Поэтом  станешь – в  бездну  канешь,

Свой  путь  стихами  серебря.

Игра, скажите, стоит  свеч?

Вокруг  никто  не  отвечает.

Лишь  тополь  головой  качает

И  обрекает  вновь  на  речь.

  Александр Балтин

Вороны  роняют  круглые  шарики  грая, и  медленно  плывущий  белый  пух – тополиный  июньский  снег – контрастирует  с  ними, звонкими…

 Двор, образованный  суммой  домов, есть  часть  сложной, разветвлённой  лабиринтом  системы – и  несложно  заплутать  среди  бесчисленных  переходов, арок, тупичков, ежели  не  знаешь  чёткого  алгоритма  пути.

  Один  из  домов  жёлт, громоздок, напоминает  старинную  хребтообразную  крепость; голуби  на  карнизах  его – что  ноты, но  мелодия  не  звучит, не  звучит…

 Дом  наполнен  коммуналками, и  жизнь  в  нём  густа, быт – что  крепкозаваренный, настоянный  чай, не  то  борщ, сваренный  столь  круто, что  ложка  стоит  в  нём, не  падая.